Из книги Когда во мне слабеет свет...

+


Когда во мне слабеет свет
И мысли лают друг на друга
Я наотрез
И на отвес
отказываюсь от уюта.

И поменяв на стыд и мглу
домашних тапочек законность –
балетность мира и церковность
переживаю на углу.


И простоту. И заоконность.


Тону в долгах.
Лгу по свистку.
Живу в шкодливых и матёрых…
Слыву удачным на снегу,
осатаневшем от стартеров.

Дышу в атаке лобовой
то кровью мятой, то сиренью…
И рвутся вены за любовь…
И кости крошатся к прозренью…


А жизнь бежит… Где друг, где враг
к стене запястья прибивает…

Вагонами вывозишь мрак.
И свет по капле
прибывает.


+


Сменилось небо,
письма,
кожа…
Пастух –
и тот сменил свой кнут.
Вновь плотно царствует в прихожей
разлапистый сосновый
дух.

Всё, что в хандру нас обувало –
ушло, забросив вдоль моста
отломок зимнего бульвара
на середину Рождества.

Я верю в свет слегка сутулый,
в ромашковый блестящий чай.
И в то, что фея в складках тюля
запутается невзначай.

И стрекозиным крылами –
моргнет – и подведет итог:
Я ОСТАЮСЬ, РЕБЯТА, С ВАМИ
на новогодний ваш годок!

Вам – этот узнавать мир снова.
Вам – в этом мире уставать.
И малыша растить смешного.
А может, грустного, как знать…

И будет торт жеваться долго,
и будет в чашечке сиять –
лимонная святая долька

Иль просто светлая,
Как знать…


+


Передвижной зверинец –
Резкий запах,
Сезонная цветная нищета.
Не на ногах стою сейчас –
на лапах
и параллельность чувствую прута.


Я чувствую, как сам в такой же клетке
и сплю, и ем.
И вешаю белье…
Макаки – суетливы, будто клерки.
сорвавшие на бирже биллион.

Не их мне жаль.
Не в них краса замеса.
А тех мне жаль – кому всю ночь глядеть
И мухами насиженное мясо
с учебниковой жадностью глодать.

В дощатой прокисающей неволе
Они лежат – как брюква на возах.
И светятся кусочки канифоли -
в надчеловечьих, в царственных глазах.

И не в ушах стоит у нас,
а в венах –
от всех, кто пойман нами
и закрыт -
ОТ ЗАЖИВО ВСЕХ НАМИ УБИЕННЫХ –
саванный не кончающийся рык…

Простите нас.


+


Я застигнут врасплох
православным сентябрьским ливнем.
Я за пазуху взял томик Рильке
И оставил снаружи укроп.


Сколько зябкости НАИСКОСЬ В ПЛЕЧИ ИДЕТ,
тростникового гула!
С громкой крыши свисая,
зашлось от икот
водосточное горло.


Ну, куда мы бежим!.. Столько силы вокруг!..
Столько мокрых и грешных!
У обочины брошены: белый творог
И оранжевый грейдер.


Мы в подъезде, укрылись…
Нам - столько эпох…
Нам - темно и наивно…

Я КИРИЛИЦЕЙ МЯГКИХ ВОЛОС ТВОИХ -
ПОЙМАН ВРАСПЛОХ…
И пергаментным ливнем…


+


А всё-таки душа не одинока
Гроза сошла
И катит под уклон
Промытая спокойная дорога –
С орешником и с солнцем – с двух сторон.


Что там, в конце: подвал или подмога?
Не думать. Нет, не тратиться на дурь.
Лишь пальцами до хруста верить в Бога,
поскольку Он, похоже, крутит руль.


А нам лишь ждать сцепленья, совпаденья
на поворот
поступков и колес…
Как долго в уши тишина продета…
И я то – собираюсь, то – колюсь…


И всё-таки, душа не одинока –
то в ней цветок живет,
то просто – мразь.

А на коленях прикорнул бинокль:
всё увеличив для себя
в семь раз.


+