Вот и всё – тебя не стало,
Плоть истлеет, пусть не в раз,
Жизни дней, всегда всем мало –
Призрак счастья дразнит нас.

Вмиг душа осиротела,
Став слепой, глухой, немой.
Одиноко ей без тела –
Обретать в Мирах покой.

Через век не станет зданий,
Где с тобой гнездился люд.
Новым жизням, трелью ранней,
Птицы гимны пропоют.

Как в твоей, в них будет биться,
С пылом, жаром юных лет,
Залетевших чувств Жар-птица,
Оставляя в сердце след.

Канут в прошлое их годы
С грузом дум, страстей и сил.
Вспомнят грёз увядших всходы,
В жажде: кто б их воскресил.

Начнут верить в бездну Ада,
В царство Троицы Святой,
В лапах смерти – станет надо,
Когда час пробьёт такой.

О если б люди не старели,
до дряхлости и сохраняли ясный ум и силы
и жили все без страха о пределе,
табун болезней, обуздав, навеки
и смерть была насильственной и только,
и вызывалась к ним такси подобно,
когда наскучит всё и от родни бессчётной,
(дерущейся, делящей), станет дурно.
Нашёл тогда, на это, кто бы силы?
Вот был бы цирк и хаос беспросветный,
вопрос квартирный стал, тогда бы в кубе
и все леса пеньками обнажились,
от «саранчи», безжалостной, двуногой,
религий затрещали бы догматы,
а войны стали ливнем животворным,
для изнурённой, стонущей Земли.
Устроен мудро Мир, но всё же, всё же, всё же…
найти б «нору», нырнуть в Мир параллельный,
где живы Все и Всем, Всего, довольно…

Лик девичий в окладе из волос,
спадающих руном на свитер алый,
над прозой жизни душу мне вознёс,
в поход, отправив, за бессмертной славой.

Тогда волной неслась по телу дрожь,
страсть родилась с нежданностью цунами
и в снежность горла, с силой: «невтерпёж»,
от губ, впеклась кровавыми следами.

Недолговечным было губ «тавро»,
мой облик был, не для её романа -
умчался поезд с ней в темным-темно,
от чувств моих, от «детского» обмана.

Чутьё щенком скулило: не вернуть,
но сердце отступиться не давало,
и тронулся состав иллюзий в путь,
к той станции, где счастье обитало.

Открылась дверь, шагнул я в полумрак,
остолбенелость - это не то слово -
явилась женщина, из уст притворство, страх
и многое ещё, всего такого...

Играть со мной пыталась в «дурака»,
краплёные грехом, кидала карты -
смотрело чувство в скорби, свысока
и вытекала жизнь его по капле.

Лик девичий в окладе из волос,
спадающих руном на свитер алый -
мечты моей осколком в сердце врос,
из королевы став, водою талой.

Там огород казался садом дивным,
Наполненным неведомым зверьём,
Сарай убогий замком нелюдимым -
Рождались страхи шорохами в нём.

Там небо ежедневно трепетало
Крылами белоснежных голубей,
Малины спелой было вечно мало -
Тянулись ручки меж листвы за ней.

Вертелась там юла и мягкий мишка,
Попав в объятья, помогал заснуть,
И словно разрисованный из книжки,
Котёнок забирался мне на грудь.

Бетоном зданий заросло то место -
Кричи АУ - его не отыскать,
Фантомной болью оживает детство
И памятью пускает время вспять.

Поэты, чей прах растворился в земле,
Строками стихов ходят в гости ко мне,
Как другу вверяют порывы души,
Сердечные тайны, волшебные сны...
И в те же мгновенья гостят у других -
Почти вездесущность их с Богом роднит.
Роднит со Всевышним их участь творца -
Сплетением слов будоражить сердца.

По мелочам вредил мне мелкий бес,
А может быть не бес, а кто-то рядом
И падал я, теряв нательный крест,
Под брошенным мне в спину чьим-то взглядом.

Оглянешься – все внешне хороши,
А ты лежишь незнамо, чем сражённый,
Один неверный шаг и в теле нет души,
Но жив пока и все мечты бездонны.

Заняться что ли шведскою ходьбой,
Да вот боюсь, что не спасут опоры,
В пространстве, где играют ворожбой,
Где ненавистью брызжут мыслей поры.

Слепой наткнулся тростью на меня,
И извинился – это ли не чудо,
В толпе, давящей ноги почём зря,
Расцеловать его готов средь люда.

А может этому всему виной
Рассудок мой болезненно-ранимый
И мнимо колдовство души чужой,
И надо мной кружатся херувимы.

Становлюсь всё ближе к Богу,
Сбросив груз вражды, обид,
В невесёлую дорогу,
Собираться предстоит.

Ручейком текут желанья
Иссыхает их исток -
Тело шепчет: До свиданья,
Всем страстям, что вспомнить мог.

Счастьем было бы наверно,
Не вкусив телесных мук,
В чан, кипящий, окунувшись,
Возродиться Новым вдруг.

Но боюсь, что наш Создатель,
Эту сказку не читал
И для плоти предназначил,
Всем известный ритуал.

Пусть я стану бестелесен,
И прозрачен, как эфир,
Лишь бы слышать звуки песен,
Видеть, как прекрасен мир.

С ветром подружусь навеки,
С вьюгой закручу роман -
Понесёмся по планете,
В разноцветье разных стран.

Природа словно хочет защититься,
От гнёта суррогатной красоты,
Когда порою создаёт такие лица,
Что осквернением на них мазок сурьмы.

Поэтом названная страшной силой,
Берущая в полон рассудки и сердца -
В плоть облачённая, возводится счастливо,
На пьедестал в душе влюблённого творца.

Пьяным барабанщиком
Дождь стучит в окно -
Завидно, что рядом
Сухо и светло.

Дом не из соломы,
Дом из кирпича,
Волком ветер воет -
Щели в нём ища.

Не страшно ненастье -
Ведь пройдёт оно,
Градом бьют напасти -
К одному одно.

Беды неизбежные
Не кляну я вас,
А спасаюсь бегством,
От недобрых глаз.

С мудростью медвежьей,
Затаюсь в тепле -
Суета и дрязги -
Плачут пусть по мне.

Я пил настой шиповника
Под аромат жасмина,
Джаз лился из приёмника,
Всё телу было мило.

На блюде бледно-розовом
Зефир пленял уста,
И рядом белых клавиш
Дразнила пастила.

И занавес оконный,
Похожий на вуаль,
Хранил мир полусонный,
Где изгнана печаль.

Она влетела в комнату,
Нарушив грёз покой,
Окраскою тигровой,
Недоброю молвой.

Зигзагами полёта,
Мой взгляд свела с ума,
На яства не садилась -
Ни ела, ни пила.

Лишь только исполняла
Безумный танец свой,
Труба ей стала другом,
Приятелем - гобой.

И в памяти всплывала
Пора амурных стрел,
В ней талия осиная
И хищницы удел.

Ей видно не хватало
Партнёра по судьбе,
Она мне сердце сжала,
Приблизившись ко мне.

На край стола присела,
Словно отдав поклон
И мигом улетела,
Рыдал вслед саксофон.

Протяжно и печально
Мысль навевал кларнет:
Она, как ты искала,
То, что на свете нет.

Остыл настой шиповника,
Поник цветок жасмина,
Стих джаз в устах приёмника,
Вдруг стало всё не мило.

Жизнь стала лишь довольствием,
Довольства нет - судьбой,
Но грех бить лбом об стену -
Здоров я и живой!