Не смейте больно раны наносить,
Душе,которая хранит и любит,
Она намного тяжелей болит,
Сумеет все простить и не осудит.
Всю боль обиды от тебя забрав,
Безропотно будет стенать в терзаниях,
Ты не услышишь дерзости в словах,
Ты не увидишь и слезы "сверкания."
Не смейте больно раны наносить,
Тому,кто грубой силой не ответит,
И кто не может шрамы залечить,
И твой удар покорно встретит.
Остерегайся сам жестоких ран,
Которые в твоей судьбе наносит,
Тот,кто храним,как талисман,
Но,кто его в своей душе не носит!
Не будь жесток к тому,кто уязвим,
Безжалостен к тому,кого мы любим,
Следы от ран,бесчисленных храним,
Которые простив однажды-не забудем./Горбова Н.В./

Заблудилась в жизни,заблудилась,
Замкнулся круг,упала в пустоту.
Вчера еще я бодро улыбалась,
Сейчас пропала вера,что живу!
Все мысли,словно "чехарда,"
Путь сложен,вот она расплата...
Зашла в тупик и думы в "никуда,"
На сердце только "рваная" заплата.
Смириться с этим нужны силы,
Свернуть назад не позволяет колея,
А жить безропотно невыносимо,
Но я живу,но это ведь не... Я

Простая школьная тетрадь
И надпись детскою рукою,
Здесь, над чернильною строкою
«Год сорок первый – Ленинград».

«Год сорок первый – Ленинград.
А в доме нет ни крошки хлеба,
Прозрачно северное небо
И город каждый день бомбят»...

«Год сорок первый – Ленинград.
Из всех дворов исчезли птицы
И окон черные глазницы
Пустыми рамами дрожат»...

«Год сорок первый – Ленинград.
Снаряд взорвался рядом с домом,
Стучат секунды метронома,
Как сердце бешено стучат»...

«Год сорок первый – Ленинград.
А память все твердит упрямо,
Что живы все ещё и мама
И старшая сестра и брат...

Год сорок первый – Ленинград».

Как будто много лет назад,
Тетрадку тихо открываю,
Где надпись на листе – «Живая.
Год сорок пятый – Ленинград».

Серая печаль накрасит губки.
Глазки подведёт карандашом.
Яркие наденет юбки,
чтоб не щеголять здесь голышом.
Позовёт подруг: тоску, да скуку.
У которых тоже странный вид.
А потом придёт разлука.
Пусть пока она ещё поспит.
Это грусть – четыре эти дамы.
Долго будем видеть вдалеке.
Но они уйдут без остановки,
прошагая в завтра налегке.

Пьяным барабанщиком
Дождь стучит в окно -
Завидно, что рядом
Сухо и светло.

Дом не из соломы,
Дом из кирпича,
Волком ветер воет -
Щели в нём ища.

Не страшно ненастье -
Ведь пройдёт оно,
Градом бьют напасти -
К одному одно.

Беды неизбежные
Не кляну я вас,
А спасаюсь бегством,
От недобрых глаз.

С мудростью медвежьей,
Затаюсь в тепле -
Суета и дрязги -
Плачут пусть по мне.

Тревожный рассвет.
Сама тишина звенит.
Притихла земля, не спит.
И воздух холодный,
как перед бурей.
И птицы ночные,
как будто уснули.
В дали у реки
рассвет набухает.
Кровавое солнце
на свет выпирает.
И липкое зло,
притаилось и ждёт.
Война в чёрном платье
по миру идёт.
И вдруг всё взрывается,
смерть и рассвет.
И этого утра
уже больше нет.

Какая осень длинная.
С зимой, с весной тянулась.
И в лето осень нудная,
как в омут окунулась.
Теперь она зелёная
и может, зацвела.
Но всё равно для сердца
та осень не мила.
Стоит она нарядная.
Поют ей соловьи.
И, вроде бы, вся ладная.
Что тут не говори.
Но вот глаза печальные.
Не скроешь эту боль.
Под взглядами осенними,
Ты летом тем не стой.

Сколько дней в этой долгой неделе?
Почему эти дни не спешат?
Почему бесконечные мысли
мою душу опять тормошат?

Бесконечные дни, словно цепи
приковали меня к той тюрьме.
А быть может это не цепи?
И всё дело только во мне.

А утро как тогда-
летнее, тёплое, доброе.
Едва лишь исчезла звезда.
Трава на полях мокрая.
И ты ещё в мире грёз.
В тебе ещё ночь бродит.
Но утро уже не то.
В то утро смерть входит.
И день уже тонет в ней.
Кровавый рассвет гуляет.
И солнце уже не горит,
а в сердце твоё стреляет.

Никто не спрашивал о том,
Чья здесь вина:
Пустой рукав запавшим ртом
Сказал: "Война".

Был труден, голоден и лих
Сорок шестой,
И он ворочал за двоих
Одной рукой.

Твердела мышцами рука,
Росла в кости,
И мало кто фронтовика
Мог обойти.

Он так же крепко обнимал
Свою жену,
И сын с руки его взлетал
В голубизну.